Ты знаешь, что его нет, но все равно тратишь десятую часть своей зарплаты на бутылку "Амонтильядо" и впервые пробуешь гаванскую сигару. Это несерьезно, незрело, словно детская игра в магазин, где вместо денег расплачиваются кленовыми листьями. И сколько бы ты не прокатывал по языку дубовую терпкость выдержанного хереса, сколько бы не всматривался пристально в струйки горького дыма, он от этого не станет более реальным.

Никто тебе об этом не говорил, но ты все равно точно знаешь, что он родился на юге, ведь он дитя солнца, это пробивается через каждую морщинку, пляшет, как крохотный, но упрямый зайчик, на смоляных прядях, и ты копишь целый год, чтобы купить билеты в Андалусию.

Потерявшись в зное июльского полдня, ты бредешь по старым мостовым Гранады, всматриваясь в лица, выискивая придуманные, но такие родные черты. Люди обычные — такие, как везде, такие же как на соседней с тобой улице, в доме напротив, разве что чуть смуглее. Людей так много, особенно по вечерам, когда город наполняет перезвон медных струн, складывающийся в не устаревающие ритмы фламенко, люди живут, отдыхают, дышат, они смотрят на тебя с любопытством, и ты смотришь на них, забывая даже расстроиться от того, что среди них по-прежнему нет его.

И тогда ты начинаешь смотреть на здания — старые здания старого города, пережившие все и вся, выстоявшие несмотря ни на что. Они видели так много. Может, когда-то они видели и его? Быть может, в конце позапрошлого тысячелетия он тоже вот так любовался растущими стенами Эльвиры? Быть может, шел под знаменами Католических королей на штурм Альгамбры, а столетия спустя проливал скупую слезу над ее упадком?

Мечтать так приятно, в мечты, словно в уютный плед, хорошо завернуться поздним вечером в садике старого дома, в них здорово окунуться, словно в теплые, как бычья кровь, воды Средиземного моря, они привычны, но отчего-то с каждым годом становятся острее. И бьется виноградной лозой в оконное стекло, переливается мелодичным звоном, как молодой источник в Кордильера-Бетика, плещет морской волной, шепчет настойчиво: "Крис-с-стобаль" — и умолкает. Только для того, чтобы зазвучать вновь.